Мысль теряется сразу за поворотом,
Гуинплен уже выглядит не уродом,
А угрюмой насмешкой над человеком
В назидание всем остальным калекам.

Покидает сцену, прощаясь с залом,
Сожалея о том, что не все сказал он,
И часы продолжают горланить полночь,
И из зала слышится крик: «На помощь!»

В зал вбегает пехота, толкая пушки,
Слышны крики: «Автора!» – входит Пушкин,
Улыбается, метко стреляет в воздух,
В зале снова слышен предсмертный возглас.

Русский гений лихой африканской крови,
Оставаясь для многих супер-героем,
Так себе стрелком, вообще – поэтом,
Покидает сцену под взрывы света.

У него за спиной вырастают крылья,
На лице возникает свиное рыло.
В это время на сцену вползают змеи,
В зале тихо. Все зрители онемели.

Главный змей, ухмыляясь, встает на ноги,
Говорит: «Вы слышите, бандерлогоги,
Я вчера захватил власть над этим миром,
И для вас буду богом, а не кумиром»

В тот момент появляются люди в черном,
Пахнет жареным, чтоб не сказать копченым.
Когда едет к войскам полевая кухня,
Всё Поволжье тогда с голодухи пухнет.

Но войска продолжают копать окопы
Под командой прапорщика Прокопа.
Он как раз в это время кричит со сцены,
Что на нефть и газ вдруг упали цены.

Вся страна замирает при этой мысли,
Напрягает мозги, расслабляет мышцы,
Словно висельник, дернувшись, затихает,
Отмерев, начинает мыслить стихами.

И в окно к нам врываются звуки гетто,
А вокруг наступает такое утро,
Что мы легкие, словно бы весим нетто,
Расставаясь с неким ненужным брутто.

Нам не важно, что говорят со сцены,
И не важно, что в зал не достать билетов.
Нас уже разглядывают в прицелы
И под ребра тычут нам пистолетом.

Дальше – больше. На сцену выходят дети,
Пробудившись под радио на рассвете,
Маршируют под знаменем невесомым,
Исполняя хором марш Мендельсона.

Браво, браво, бис! В такие моменты
В зале слышно только аплодисменты,
Зал встает, улыбки горят на лицах.
Если это сон, то кому он снится?

Тем немногим, кто утром не встал с постели,
Кто ни в зуб ногой в театральном деле,
У кого ни акций, ни контрибуций,
И кому нет дела как там ебутся.

Режиссеры, актеры, оркестр в яме,
Как ложатся под землю они слоями.
Наплевать, чем закончится эта пьеса,
Лишь бы в мире осталось для мира место.

Лишь бы солнце светило, земля – рожала,
Лишь бы танки и пушки съедала ржава,
Лишь бы дети реже ходили строем
И не строили из себя героев.

И рассыплется сон, и рассвет забрезжит,
И с небес помашет нам добрый Брежнев,
И все будет в кайф, и все будет в жилу,
И все будут живы, все будут живы.